Андрей Давыдов

Пандемия COVID-19 начала 2020 года вынудила государственные органы и Банк России предпринимать экстренные меры организационно-правового характера в условиях объявленного режима повышенной готовности (при угрозе возникновения чрезвычайной ситуации).  

Целью таких мер стала приоритетная защита жизни и здоровья граждан, а также их собственности (прежде всего - жилой недвижимости) даже от законных требований кредиторов, что не только само по себе высокоморально, но и полностью соответствует высшей юридической норме - ст.18 Конституции РФ о том, что "Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием."

Так, уже 20 марта 2020 года Банк России выпустил информационное письмо № ИН-06-59/22, в п.2 которого он рекомендовал кредиторам "в случае подтверждения COVID-19 у заемщика и (или) совместно проживающих с ним членов его семьи не обращать в срок до 30 сентября 2020 года взыскание на предмет ипотеки (предпринять возможные действия по приостановлению исполнительных действий, связанных с реализацией предмета ипотеки), если предметом такой ипотеки является жилое помещение, являющееся единственным пригодным для постоянного проживания заемщика и совместно проживающих с ним членов его семьи."

В последующем информационные письма с аналогичными рекомендациями кредиторам ипотечных заемщиков были выпущены Банком России 30 сентября 2020 года за № ИН-06-59/140 и 24 декабря 2020 года за № ИН-06-59/177. 

Но, что означает такая рекомендация Банка России кредиторам ипотечных заемщиков с подтвержденным COVID-19 на практике ?

Для ответа на этот вопрос, прежде всего, укажем, что информационные письма Банка России с рекомендациями не являются нормативными актами.

Это прямо следует из ст.7 ФЗ от 10.07.2002 № 86-ФЗ "О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)" и п.1.3 Положения Банка России от 22.09.2017 № 602-П "О правилах подготовки нормативных актов Банка России".

Следовательно, игнорирование, например, банками-кредиторами вышеуказанной рекомендации Банка России согласно ст.74 названного ФЗ не может повлечь применение к ним наказания, поскольку меры, предусмотренные настоящей статьей, могут применяться Банком России только в связи с невыполнением положений документов (актов) Банка России, являющихся его нормативными актами или предписаниями.

Таким образом, рекомендации Банка России кредиторам ипотечных заемщиков с подтвержденным COVID-19, перефразируя определение Конституционного Суда РФ от 14.12.2000 № 268-О, устанавливают не обязательные для юридических и физических лиц правила поведения по вопросам, отнесенным к компетенции Банка России и требующим правового регулирования. 

Выявленный Конституционным Судом РФ смысл нормотворчества Банка России применительно к его "рекомендациям" необходимо определять с учетом подхода, указанного в п.1 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23 июня 2015 года № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского Кодекса Российской Федерации», а именно: "Согласно пункту 3 статьи 1 ГК РФ при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно. В силу пункта 4 статьи 1 ГК РФ никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения."

В этом значении "рекомендации" Банка России очевидно признают законность права кредиторов требовать обращения взыскания на ипотечное жилье заемщиков с подтвержденным COVID-19, но, в то же время, фактически указывают на добросовестность поведения только тех кредиторов, кто в течение установленного Банком России времени воздержится от обращения взыскания на заложенное единственное жилье должника с подтвержденным COVID-19.

Сказанное означает, что необязательность следования рекомендациям Банка России хотя и не имеет прямо установленного законом наказания (санкции), но, при этом, не исключает неблагоприятных последствий для кредиторов при заявлении "не рекомендованного" требования.

Например, согласно уже упомянутому п.1 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23 июня 2015 года № 25: "Если будет установлено недобросовестное поведение одной из сторон, суд в зависимости от обстоятельств дела и с учетом характера и последствий такого поведения отказывает в защите принадлежащего ей права полностью или частично, а также применяет иные меры, обеспечивающие защиту интересов добросовестной стороны или третьих лиц от недобросовестного поведения другой стороны (пункт 2 статьи 10 ГК РФ)".  

Как видим, рекомендации Банка России фактически дают кредиторам ипотечных заемщиков с подтвержденным COVID-19 ясный предупредительный сигнал, что их законное требование может быть оставлено судом без удовлетворения при определенных условиях, в том числе:

• если требование заявлено кредитором в "запрещенный" Банком России период (см. вышеуказанные информационные письма Банка России)
• если суд признает поведение кредитора недобросовестным при наличии обоснованного заявления другой стороны или по инициативе самого суда, если усматривается очевидное отклонение действий кредитора как участника гражданского оборота от добросовестного поведения (см. п.1 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23 июня 2015 года № 25).

К сожалению для ипотечных заемщиков, отказ в удовлетворении временно "не рекомендованных" Банком России требований кредиторов не происходит автоматически, а требует предъявления суду доводов о недобросовестности поведения кредитора (если оно не очевидно самому суду).

Кроме того, рекомендации Банка России фактически оставляют на усмотрение самих судов вопрос об оставлении в силе уже принятых в пользу кредиторов решений, обжалование которых приходится на "запрещенный" Банком России период (см. вышеуказанные информационные письма Банка России).

Это также требует от ипотечных заемщиков предъявления суду доводов о недобросовестности поведения кредитора в процессе об обжаловании принятого судом решения (если оно не очевидно самому суду).

Эти и подобные им процессуальные коллизии создают правовую неопределенность, против которой в отечественном законодательстве давно и последовательно выступает Конституционный Суд РФ.

Разрешить ее в условиях непрекращающейся пандемии COVID-19 могло бы долгожданное разъяснение Верховного Суда РФ на уровне постановления его Пленума (поскольку времени для обобщения его Президиумом обзора судебной практики просто нет).

Однако, лучшим процессуальным решением по защите прав ипотечных заемщиков с подтвержденным COVID-19 от недобросовестного поведения кредиторов в условиях пандемии на всех стадиях судебного разбирательства явилось бы скорейшее дополнение законодателем статьи 215 ГПК РФ об обязанности суда приостановить производство по делу в случае, например, "невозможности рассмотрения данного дела ввиду действия рекомендации Министерства юстиции Российской Федерации или Банка России о добросовестном поведении в условиях режима повышенной готовности или чрезвычайной ситуации, согласованной с Верховным Судом Российской Федерации".  

Представляется, что наравне с Банком России Минюст РФ мог бы выступить "консолидатором" рекомендаций различных министерств и ведомств Правительства РФ по поддержке (что имеет практическое судебное значение) имущественных интересов не только (и даже не столько) граждан, сколько других участников гражданского оборота (организаций, индивидуальных предпринимателей, нотариусов, адвокатов и т.д.) в условиях объявленных в России (регионе России) режимов повышенной готовности или чрезвычайной ситуации.        

А в случае дополнения аналогичной нормой и ст.143 АПК РФ такая процессуальная новелла могла бы приобрести универсальное значение как для судебной защиты (в т.ч. до моратория на банкротство) наиболее пострадавших от события, приведшего к объявлению в России (регионе России) режима повышенной готовности или чрезвычайной ситуации, так и для оптимизации порядка работы самих судов, исключающей необходимость наспех принимаемых Президиумом Верховного Суда РФ и Президиумом Совета судей РФ постановлений.

Андрей Давыдов

С каждым годом дроны становятся в России все более популярны: по неофициальным оценкам, в 2018 году продано 160 тысяч дронов на сумму 1,9 млрд руб., а к 2035 году объем российского рынка беспилотников должен составить $35–40 млрд; через 20 лет в российском небе прогнозируют одновременное нахождение не менее 100 тысяч дронов.

Как отмечается в Плане мероприятий («дорожная карта») «Аэронет» Национальной технологической инициативы (утвержден 24 июня 2016 года Президиумом Совета при Президенте Российской Федерации по модернизации экономики и инновационному развитию России - протокол заседания президиума № 3), ведущие позиции в глобальной конкурентной гонке займут те страны, которые обеспечат на своей территории наиболее благоприятный режим производства и эксплуатации беспилотных авиационных систем (БАС).

Российский правовой режим производства, ввоза и пилотирования дронов, равно как и зарубежные правила (также см. карту Drone Laws For Every Country In The World), находится буквально в процессе формирования и пока не может быть оценен на "благоприятность".

Вместе с тем, опыт США, Франции, Великобритании, Германии, Кипра, Черногории, Белоруссии и других стран показывает, что одним из критериев "благоприятности" режима государственного регулирования эксплуатации дронов является защищенность имущественных прав граждан и организаций от вреда, который может быть причинен дронами в результате следующих типовых рисков:

• Статистика опасного или криминального использования беспилотников
• Столкновения БЛА с людьми. Опасность травм
• Полеты над участками, где полеты запрещены или неуместны
• Опасное сближение с авиатехникой, включая вертолеты и т.п.
• Столкновения со зданиями, сооружениями, памятниками
• Использование дронов для перевозки криминальных товаров, прежде всего, наркотиков
• Вуаеризм
• Хулиганство, террористические акты
• Использование коммерческих беспилотников в военных целях
• Перехват управления чужим дроном
• Опасности использования данных, собираемым коммерческими БЛА

Отечественное законодательство пока закрепляет лишь базовые основы безопасной эксплуатации дронов, например:

• поощряет развитие федеральной нормы ст.131 Воздушного кодекса РФ про обязательное страхование ответственности владельца воздушного судна перед третьими лицами во внутренних документах объединений эксплуатантов дронов (см. Положение о страховании членами Ассоциации АЭРОНЕТ гражданской ответственности владельцев и эксплуатантов беспилотных авиационных систем. Требования к договорам страхования - утверждено решением очередного Общего собрания членов Ассоциации «Аэронет» Протокол  № 6  от 08 июня  2017 г.)  
• устанавливает Правила учета беспилотных гражданских воздушных судов с максимальной взлетной массой от 0,25 килограмма до 30 килограммов, ввезенных в Российскую Федерацию или произведенных в Российской Федерации (утв. постановлением Правительства РФ от 25 мая 2019 года № 658)
• вводит «облегченный» правовой режим выполнения визуальных полетов беспилотных воздушных судов с максимальной взлетной массой до 30 кг, осуществляемых в пределах прямой видимости в светлое время суток на высотах менее 150 метров от земной или водной поверхности (см. постановление Правительства РФ от 03.02.2020 № 74 «О внесении изменений в Федеральные правила использования воздушного пространства Российской Федерации»).

Однако, уже сегодня в России заметно отставание государственного регулирования от масштаба растущего отечественного рынка коммерческих и некоммерческих дронов, что не позволяет эффективно решать вопросы возмещения вреда за причинный де-факто анонимными дронами вред жизни, здоровью и имуществу третьих лиц.

Так, отечественная административная правоприменительная практика в отношении автомобилистов указывает, что даже нанесение идентифицирующих эксплуатанта наклеек, электронных маркеров и т.п. на поверхность и/или в конструкцию «легкого» (с максимальной взлетной массой до 30 кг) дрона далеко не всегда может позволить установить принадлежность дрона и, следовательно, определить виновника в причинении таким «легким» дроном вреда третьим лицам.

Именно по причине этой "анонимности" сегодня отечественные страховщики в своем большинстве даже не рассматривают самый массовый и опасный сегмент отечественного парка «легких» (с максимальной взлетной массой до 30 кг) дронов ни как объект страхования (по аналогии с полисом КАСКО), ни как предмет страхования гражданской ответственности их эксплуатантов (по аналогии с полисом ОСАГО).    

Таким образом, в обозримой перспективе применительно к «легким» (с максимальной взлетной массой до 30 кг) дронам не будут эффективно работать не только гражданско-правовой институт главы 48 Гражданского кодекса РФ «Страхование», но и, в большинстве случаев, гражданско-правовой институт ст.1064 Гражданского кодекса РФ «Общие основания ответственности за причинение вреда» в части возложения ответственности за вред, причиненный личности или имуществу гражданина, а также за вред, причиненный имуществу юридического лица, на лицо, причинившее этот вред.

Следовательно, поскольку основными критериями государственного регулирования возмещения причиненного дронами вреда являются идентификация принадлежности дрона и его максимальная взлетная масса, представляется обоснованным в соответствии с п.1 ст.1064 Гражданского кодекса РФ принятие специального федерального закона о возложении обязанности возмещения вреда, причиненного «легкими» (с максимальной взлетной массой до 30 кг) дронами жизни, здоровью и имуществу граждан, а также имуществу организаций, на особое лицо (фонд), не являющееся причинителем этого вреда.

А для обеспечения этим особым лицом (фондом) выплат в возмещение такого вреда – принять правительственное постановление о размерах «налога на дроны» с максимальной взлетной массой до 30 кг по аналогии с «налогом на болванки» (см. постановление Правительства РФ от 14 октября 2010 г. № 829).

Представляется, что деятельность такого особого лица (фонда) должна осуществляться под управлением НССО, в ведении которого также должны находиться вопросы реализации обязательного страхования гражданской ответственности эксплуатантов «тяжелых» (с максимальной взлетной массой более 30 кг) дронов на основании соответствующего нового федерального закона (см п.4 ст.3 федерального закона № 4015-1) и регулируемых Банком России правил страхования/страховых тарифов (участие национального перестраховщика АО «РНПК» - обязательно).

А пока государство думает, пожалуй, единственным эффективным средством защиты жизни, здоровья и имущества от всяких дронов остается … самозащита гражданских прав.

Андрей Давыдов

Реформа исполнительного производства ФССП еще не приобрела четкого системного содержания, но отдельные ее элементы уже вызывают живое обсуждение в СМИ и на уровне экспертов.

Например, внесенный в Госдуму законопроект предусматривает существенное – с 25 до 100 тысяч рублей – повышение суммы требований к гражданам-должникам, которые могут предъявляться самими взыскателями в организацию или иному лицу, выплачивающим должнику заработную плату, пенсию, стипендию и иные периодические платежи.

Казалось бы, стоит согласиться с инициирующим этот законопроект Правительством РФ, которому «представляется, что такой способ исполнения является наиболее удобным и оперативным для взыскателя.»

Однако, вызывает недоумение перспектива возможного отказа ФССП от исполнения функций по взысканию с граждан долгов в сумме до 100 тысяч рублей, на что прямо указывается Правительством РФ в тексте пояснительной записки к законопроекту:

• «Учитывая то, что постановления об обращении взыскания на заработную плату и иные доходы должника составляют значительную часть процессуальных документов, выносимых и направляемых судебными приставами-исполнителями, трудозатраты по указанной категории исполнительных производств с размером взыскиваемой суммы менее ста тысяч рублей представляются неоправданными.»
• «Реализация законопроекта будет способствовать обеспечению прав граждан на своевременное исполнение требований исполнительного документа, сокращению затрат бюджетных средств, связанных с вынесением судебными приставами-исполнителями процессуальных документов, а также снижению нагрузки на судебных приставов-исполнителей.»

Таким образом, реализация предложенного Правительством РФ законопроекта приведет взыскателей (организаций и граждан) к необходимости самостоятельно заниматься поиском источников выплат гражданам-должникам.

И если кредиторы-организации еще могут позволить себе такую возможность, то для большинства кредиторов-граждан такой поиск, очевидно, станет непозволительной роскошью - и, в самом деле, как гражданин-взыскатель может быстро и легально получить информацию об организации или ином лице, которые выплачивают гражданину-должнику заработную плату, пенсию, стипендию и иные периодические платежи, чтобы затем предъявить источнику выплат исполнительный документ ?

Предложенная Правительством РФ реформа исполнительного производства ФССП может существенно усложнить реализацию имущественных прав кредиторов-граждан - прежде всего, это затронет такие важные сферы гражданского оборота, как возмещение имущественного вреда пострадавшим при ДТП, а также при эксплуатации жилья.

Так, средняя выплата по ОСАГО (величина, близкая к сумме имущественного ущерба при ДТП) в 2018 году составила 64 тысячи рублей. На 65 тысяч рублей тянет и средняя страховая выплата в рядовом для ЖКХ случае – например, при заливе квартиры.

А поскольку далеко не все граждане-причинители имущественного вреда имеют полис ОСАГО или полис страхования гражданской ответственности при эксплуатации недвижимости, можно говорить о фактическом «списании» их задолженности в результате правительственной реформы исполнительного производства ФССП.  

Масштаб инициированной Правительством РФ «амнистии» долгов граждан до 100 тысяч рублей указан в пояснительной записке к вышеуказанному законопроекту:

«Остаток исполнительных производств по состоянию на 1 января 2018 г. составлял 26,7 млн. исполнительных производств на сумму 5,5 трлн. руб.

Из указанного остатка исполнительных производств 4,5 млн. исполнительных производств или 16,7% - исполнительные производства с суммами взыскания от 25 тыс. руб. до 100 тыс. руб., в рамках которых по 1,1 млн. исполнительным производствам копии исполнительных документов направлены для удержания по месту получения доходов должниками.»

Однако, снижение бюджетных расходов на содержание ФССП при взыскании с граждан долгов до 100 тысяч рублей может оказаться не единственным и вовсе не самым приятным для государства следствием такой реформы, например:

• может резко возрасти нагрузка (и, соответственно, бюджетные расходы) на содержание районных (городских) судов - ведь, кредиторам (пострадавшим) теперь придется чаще обращаться с исками к гражданам-должникам в районные (городские) суды, т.к. деятельность мировых судей, рассматривающих имущественные споры до 50 тысяч рублей, утратит свое значение
• у владельцев транспортных средств возникнет аргументированный соблазн отказаться от приобретения полиса ОСАГО - он не только дорог, но и еще станет почти бесполезен
• стоимость ОСАГО, КАСКО и других страховых продуктов вырастет, поскольку страховщики будут вынуждены почти сразу списывать на убыток долги граждан в порядке регресса и суброгации до 100 тысяч рублей
• резко вырастет спрос на услуги коллекторов, что уже сегодня начинает беспокоить наблюдателей в сфере ЖКХ.

При таких обстоятельствах возникает вопрос не о формальном, а о реальном механизме предстоящего урегулирования долгов граждан вследствие причинения вреда до 100 тысяч рублей каждый, оцениваемых примерно в 300 млрд рублей ежегодно, что соответствует 1/3 от объема всего отечественного страхового рынка в 2018 году (без учета страхования жизни).

Ответить на этот вопрос в пояснительной записке к своему законопроекту Правительство РФ не потрудилось.

Банк России (как регулятор финансового рынка), кажется, и вовсе не в курсе этой законодательной инициативы Правительства РФ.

Между тем, чуть ли не единственным легальным и сравнительно эффективным механизмом защиты имущественных прав кредиторов (организаций и граждан) по требованиям к гражданам-должникам после запуска правительственной реформы исполнительного производства ФССП может остаться лишь страхование (прежде всего - имущества и гражданской ответственности).

Однако, не стоит торопиться благодарить Правительство РФ за создаваемый росчерком премьерского пера мощный драйвер развития страхового рынка: рассчитывать на взрывной рост объема отечественного страхового рынка в ближайшие годы, увы, не приходится - участники гражданского оборота еще не осознали в полной мере свои имущественные риски до 100 тысяч рублей, не готова инфраструктура страхового рынка, да, и нормативное регулирование страховой отрасли оставляет желать лучшего.

А, значит, мучительный переход от правительственной «амнистии» 100-тысячных долгов граждан к росту страхового рынка, вне сомнений, кредиторам и гражданам-должникам «скрасят» коллекторы и государственные силовики – не случайно прохождение законопроекта курирует Комитет Государственной Думы по безопасности и противодействию коррупции.

Андрей Давыдов

Опубликован аналитический доклад Банка России «Конкуренция на финансовом рынке», приуроченный к XXVII Международному финансовому конгрессу (6-8 июня 2018 года, г.Санкт-Петербург).

Во введении ЦБ признает, что при его участии «в  ряде случаев на  финансовом рынке может возникать определенный конфликт интересов между конкуренцией и стабильностью, так как конкуренция предполагает уход с рынка неконкурентоспособных игроков, что сопровождается потерями для акционеров и клиентов финансовых институтов, а когда речь идет о крупных игроках – оказывает негативное воздействие на уровень доверия на рынке.»

Таким образом, заключается в докладе, «одной из ключевых задач Банка России в области развития финансового рынка является поиск оптимального соотношения между конкуренцией и стабильностью.»

Ведающие математикой финансовые работники ЦБ знают, что любое соотношение оптимально, если его значение близко или равно Ф – иррациональному числу, с давних времен известного как «Золотое сечение».

Получается, что в докладе ЦБ признает свое главное занятие на финансовом рынке - процесс поиска величины «Золотого сечения», что психология определяет как «класс функций человеческой психики, лежащих «за пределами разума» — ощущение и интуиция».

Раздел 4 доклада применительно к сегменту «Страхование» перечисляет конкретные методы поиска ЦБ величины «Золотого сечения» между конкуренцией и стабильностью - прежде всего, это анализ финансовых продуктов/услуг, носящих добровольный и обязательный характер и предоставляемых физическим лицам.

Степень «научности» проделанной ЦБ работы читателю предлагается оценить по такому пассажу: «можно констатировать, что развитость сегмента обязательного страхования за  счет фиксированной обязанности одномоментного создания пула ресурсов для покрытия определенного объема рисков позволяет создавать условия роста сегмента услуг добровольного страхования как рыночного продукта».

Разумеется, доклад содержит и важное «открытие», к которому привели ЦБ поиски «Золотого сечения»: оказывается, на объективное состояние отечественного моторного страхования сильно влияет субъективный фактор - «так называемая страховая культура».  

По определению ЦБ, «страховая культура олицетворяет собой способность потребителя осмысленно и  целенаправленно пользоваться страховыми услугами, что предполагает понимание сущности приобретаемой потребителем услуги. Именно непонимание ценности страхования как фактора спокойствия самого  же потребителя приводит к  нежеланию рассматривать возможные пути сокращения издержек в рамках того или иного вида страхования, перекладыванию возможных рисков на государство, а также другим негативным факторам, препятствующим развитию добровольного страхования.»

Впрочем, признает ЦБ, проблема не только в недостатке страховой культуры у граждан-страхователей, но еще и у организаций-страховщиков: «Отсутствие страховой культуры  – проблема обоюдного характера. На  рынке в  отдельных случаях можно наблюдать снижение качества предоставляемых страховых услуг, ненадлежащее исполнение страховыми организациями обязательств по  договорам страхования и  их  незаинтересованность в  защите интересов потребителей. Среди некоторых участников страхового рынка распространена практика намеренного игнорирования и даже использования пассивности потребителей.»

Выходит, что, по интуитивным ощущениям ЦБ, именно недостаток страховой культуры у участников рынка автострахования и определяет его текущее кризисное состояние.

Столь поразительное «открытие», правда, оставляет за его рамками оценку роли самого ЦБ в формировании страховой культуры, предлагая читателю самостоятельно рассудить: как соотносится качество работы ЦБ по регулированию страховой отрасли с наличием у него «страховой культуры» ?